четверг, 4 августа 2011 г.

Священномученик Григорий Аверин (1889 – 1937гг.) Иерей Ильинского храма с. Ильинское Юрьевецкого района

    Григорий Иванович Аверин родился 24 января 1889 года в благочести­вой крестьянской семье в селе Валы Покров Юрьевецкого уезда Костромской губернии. У родителей его, Иоанна и Феодосии, было двенадцать детей, а кроме них они воспитывали приемного мальчика. Григорий был старшим в семье. Несмотря на большую семью и небольшой достаток, отец в праздники и воскресные дни никогда не работал. В эти дни он поднимался раньше всех и сам будил детей, чтобы никто не опоздал в храм на службу. В двунадесятые и престольные праздники он созывал в дом нищую братию, какая была в тот день в церкви; для них он, как правило, резал овцу. И только накормив нищих, он начинал принимать гостей и позволял домашним сесть за трапезу.
    Тяжело заболев и уже предчувствуя смертельный исход, он никому не сказал о своей болезни, но за три дня до смерти попросил жену истопить баню и позвать священника, чтобы пособороваться и причаститься, и только тогда сказал, что смертельно болен. После причастия Иоанн лег в постель и уже до самой смерти не принимал никакой пищи. В день кончины он созвал сродников, чтобы попрощаться, и детей, чтобы благословить их. Затем попросил постелить на скамье в святом углу подстилку и сам перешел на нее умирать. Попрощавшись со всеми, он спросил:
     – А что это Марии нет?
     И стал ждать. Наконец пришла дочь. Иоанн благословил ее – и сразу вслед за этим скончался.
     Не уступала мужу в благочестии и Феодосия. В молодости она была исцелена молитвами преподобного Серафима Саровского от тяжелой глазной болезни. Заболев, она решила съездить в Дивеево и Саров к мощам преподобного Серафима. Дети остались дома, только самого младшего ей пришлось взять с собой. Помощь преподобного Серафима она ощутила уже в начале поездки. Когда она взошла на пароход, то почувствовала, точно пелена спала с глаз. Полного исцеления, однако, не произошло, но облегчение было заметное, и она стала колебаться, ехать ли дальше, и лишь с большим трудом поборола искушение отложить поездку. Приехав в Саров, она долго молилась у мощей преподобного, а затем посетила его келью. В келье произошло полное исцеление, и до конца жизни Феодосия сохранила хорошее зрение.
Воспитанный в исконно крестьянской семье, Григорий весь смысл своей жизни видел в служении народу. И не виделось лучшего поприща для крестьянского мальчика, как стать сельским учителем. Окончив в 1910 году учительскую семинарию, Григорий поступил учителем в двухклассную церковно-приходскую школу в городе Кологриве.
     Это было время, когда революционные партии окончательно заградили образованному обществу все пути видения происходящего в России. Каждая партия настойчиво предлагала свой рецепт исцеления социальных язв. Среди учителей в те годы многие состояли в политических партиях. В Кологриве был кружок эсеров. Познакомившись с ними, Григорий Иванович стал получать нелегально издававшуюся литературу, которую читал сам и распространял среди учителей, учащихся, их родителей и солдат кологривского гарнизона. После февральской революции Григория Ивановича единогласно избрали председателем уездной земской управы. Выборы состоялись в сентябре, а через месяц произошел октябрьский переворот, и хотя советская власть упразднила местные управления, утвержденные Временным правительством, Григорий Иванович продолжал служить председателем управы. Группа большевиков в Кологриве объявила себя советской властью в конце января 1918 года, и в феврале Григорий Иванович устранился от участия в деятельности местных властей.
     Большевики управляли страной, не считаясь с ее населением. Правление было жестоким, и народ начал проявлять недовольство. Становилось все очевидней, что жители не сегодня-завтра поднимут мятеж. Кое-кто из числа городских эсеров предлагал возглавить грядущее крестьянское восстание. Григорию Ивановичу поручили на эту тему приготовить доклад. В начале марта в его квартире собралась местная интеллигенция, среди которой были эсеры. Григорий Иванович подробно объяснил, почему эсерам принимать участие в крестьянском восстании нельзя. Собрание согласилось. Через несколько дней, на масленой неделе, крестьяне окрестных сел привезли в город хлеб на продажу. Местные большевики попытались вооруженной силой отнять этот хлеб. Крестьяне отказались подчиняться и арестовали местное начальство. Что делать дальше, крестьяне не знали; вскоре в город прибыл карательный отряд, восстание было подавлено, и ЧК стала производить аресты среди местного населения. Были арестованы все эсеры и среди них Григорий Аверин.
     Следствие о восстании тянулось почти год; четыре месяца Григорий Иванович находился в застенках ЧК, где ему угрожали расстрелом. Угроза была не пустая, расстреливали в те годы легко, не смущаясь юридическими формальностями. Находясь вблизи от смерти, Григорий Иванович совершенно пересмотрел свою жизнь. Здесь, в тюрьме, он стал убежденным христианином. ЧК не удалось дока­зать причастности его к восстанию, и он был освобожден. Выйдя из тюрьмы, он объявил однопартийцам, что выходит из партии эсеров. ГПУ впоследствии настойчиво интересовалось, почему, порывая с партией, он не сделал это гласно. Григорий Иванович ответил: «Во-первых, я думал, что я ничего особенного из себя как политик не представляю, а во-вторых, я считаю антиморальным клеветать на партию, к которой я принадлежал в период ее бурной славы, в тот момент, когда она подвергается развалу».
     В сентябре 1920 года он устроился на службу в библиотеку Костромского педагогического института, а через год поступил в этот институт учиться. Через два месяца архиепископ Костромской Севастиан (Вести) рукоположил его в сан священника. Первое время о. Григорий служил в Костроме, а затем в селе Ильинском, рядом с Макарьевским монастырем.
     В 1923 году власти арестовали о. Григория. Предлогом послужила его принадлежность к партии социалистов-революционеров. В тюрьме выяснилось, что он из партии вышел, и ГПУ освободило его.    Хотя до революции было не принято рукополагать неженатых кандидатов в священники, однако, с тех пор как многие монастыри были закрыты, не желавшие жениться принимали сан без пострижения в монашество. Келейницами о. Григорию служили его сестры, они поочередно ездили помогать по хозяйству. Жил о. Григорий, лишнего ничего не имея, ограничиваясь и в необхо­димом. Кроватью ему служили березовые жерди, поверх которых была положена тонкая подстилка, а в изголовье маленькая твердая подушка. Всю ночь он молился, засыпая лишь под утро, иногда и вовсе не ложился. Проснется сестра Анастасия, прислушается – не спит брат, молится; и в какой час ни проснется, всегда застает его на молитве.
    – Батюшка, да когда же ты спишь? – спросит она.
    – А ты молчи. Никому не говори. Спи и молчи, – ответит о. Григорий. – И за вас всех нужно молиться.
    Как в большинстве сельских храмов, богослужение здесь было только в праздники и воскресные дни. Но храм не стоял без молитвы: с утра каждый день священник-подвижник шел в храм и молился, читал и пел всё один.
    Воспитанный отцом в традициях христианского милосердия, о. Григорий с самого начала своего священнического служения завел в своем хозяйстве корову для того, чтобы кормить странников. Впоследствии он отдал ее бедной вдове. Помогал он без лицеприятия, не глядя ни на социальное положение, ни на религиозную или национальную принадлежность. Все лишнее, что появлялось в доме, о. Григорий отдавал малоимущим и многодетным крес­тьянским семьям.
    В 1927 году митрополит Сергий (Страгородский) опубликовал декларацию. Епископ Кинешемский Николай (Голубев) был противником декларации и сторонником подвига исповеднического и мученического. «Не в том дело, чтобы что-то из земного спасти, – говорил он, – а в том, чтобы душу спасти, а не погубить. Нам и весь мир так не важен, как важна неповрежденная душа человека. Не за Синод и не за иерархию умер Господь, пролив безвинную Кровь, а за человеческую душу, чтобы ее спасти». Сам епископ Николай жил в то время в глухой деревне Ширяево в За­волжье, где рядом с его домом в лесу была построена небольшая церковка.
    Узнав, что о. Григорий по-прежнему служит, епископ передал ему с нарочным письмо, вызывая к себе. Отец Григорий не поехал. Владыка настаивал и снова передал приглашение. На этот раз уже со словами: «Чем так служить, лучше шерсть бить да валенки валять, а иначе можно погибнуть».
    Летом 1929 года священники Макарьевского района Рафаил Благонравов, Григорий Аверин, Владимир Каллистов и Павел Краснопевцев встретились в доме последнего, чтобы обсудить, как относиться к духовенству во главе с епископом Кинешемским Николаем, вставшим в оппозицию к митрополиту Сергию. Из собравшихся только о. Павел поддерживал епископа Николая. Беседовали всю ночь, читали и разбирали подробно все имевшиеся воззвания оппозиционных епископов и, избрав о. Владимира Каллистова уполномоченным для выяснения положения церковных дел, поручили ему поехать к владыке Николаю, чтобы от него услышать, насколько позиция епископа соответствует церковным правилам и канонам. Поручение выполнить не удалось, потому что епископ скончался.
    В 1929 году советская власть приступила к уничтожению крестьян - кого расстреливали, кого ссылали на смерть в глухие северные районы России и Сибири. Вместе с крестьянами арестовывали всех сколько-нибудь выдающихся священнослужителей. Оставшихся крестьян загоняли в колхозы на положении крепостных.
    9 февраля 1929 года Ивановское ГПУ вызвало на допрос псаломщика Ильинской церкви Николая Аристарховича Лебедева. Спрашивали об о. Григории: «Почему о. Григорий часто проповедует и прихожане с большим интересом слушают его? Не антисоветские ли у него проповеди?» Псаломщик такое предположение отверг. Он рассказал, что жизнь в храме при о. Григории сильно изменилась к лучшему. Два года назад священник пригласил в Ильинский храм хорошего регента, монахиню Татьяну Ильи­ничну Бакшееву. Крестьяне отвели ей участок земли, она построила дом, ревностно обучает детей пению и уже организовала хороший хор. «Свя­щенник у нас очень религиозный, – сказал псаломщик, – совершает службу очень долго, молитвы совершает не только в храме, но и дома».
    В середине августа помощник уполномоченного Ивановского ГПУ допросил Николая Румянцева, который был совершенным безбожником. Он сказал, что в своих проповедях «Аверин говорил, что партия, коммуни­стическая... безбожная партия, везде и всюду идет против Бога, а поэтому эта партия ведет народ к гибели, обкладывает налогами и этим самым душит крестьян». Румянцев показал, что о. Григорий действительно проповедует за каждой службой и его проповеди оказывают большое влияние на крестьян. Многие безбожники после проповедей о. Григория каялись и становились верующими людьми.
    О. Григорий знал, что арест неминуем. Он любил посещать выдающе­гося подвижника, блаженного Максима, который жил неподалеку от Кинешмы. Об о. Григории Максим Иванович говорил верующим: «Отец Григории когда молится – свечка до небес горит». А в последний раз сказал священнику как бы о себе: «Вот Максима Ивановича скоро заберут, скоро заберут... Да это ничего. А вот умрет Максим, и прилетит соловей – но не сядет на могилку и не пропоет...»
     Прошел Успенский пост, о. Григорий отслужил торжественную службу на праздник Успения, на следующий день ОГПУ арестовало его. На допросах следователи интересовались все тем же: часто ли он говорит проповеди и говорит ли в них о советской власти.
    – После богослужения, в конце обедни, – ответил священник, — обычно растолковываю Евангелие, читанное за обедней. В праздники святых и на двунадесятые праздники говорю проповеди, рассказывая об особенностях праздников. О советской власти не говорил; я человек аполитичный и политического в моих проповедях не было.


    Отцу Григорию было предъявлено обвинение в антисоветской агитации. Он обвинялся «в том, что состоял священником в селе Ильинском Юрьевецкого района, вел антисоветскую агитацию в проповедях, говоря, что Советская власть у нас только на бумаге, фактически же советов нет, страною управляет кучка захватчиков-коммунистов, что благодаря тому, что коммунисты ведут борьбу с религией, страна переживает разные бедствия, пошли неурожаи и т.д., призывал, чтобы крестьяне в коммунистическую партию не вступали...» Еще о. Григория обвиняли в том, что он поддерживает тесные отношения со священниками Кинешемского округа, в частности, с Владимиром Каллистовым: они переписываются, часто друг друга навещают, обсуждают церковные и политические вопросы. Что в доме Андрея Белорусова о. Григорий проводил беседы с молодежью и, главное, что его церковь посещает слишком много паломников. Это не может быть терпимо властью. Прочитав обвинительное заключение, о. Григорий ответил:
    – Виновным себя в предъявленном обвинении не признаю и по существу дела поясняю: в 1922 или в 1923 году я действительно проводил беседу религиозного характера со своими прихожанами. Специальных бесед с молодежью я не проводил. Проповеди во время церковных богослужений я говорил действительно часто.
    В конце сентября 1929 года были арестованы священник Николо-Чудского храма Владимир Каллистов и председатель церковного совета Василий Корчагов. Отцу Владимиру ставились в вину проповеди в храме и не­почтительное отношение к Ленину, а Василию Корчагову – что хранил дома рукописную тетрадь со словами о гонении на христиан. Ни о. Владимир, ни Василий Корчагов виновными в предъявленных им обвинениях себя не признали.
    3 ноября 1929 года старший уполномоченный Кинешемского отдела ОГПУ Гречухин составил обвинительное заключение на священников Григория Аверина, Владимира Каллистова и председателя церковного совета Василия Корчагова. «Местом контрреволюционной агитации, – писал уполномоченный, – была избрана церковь, где с амвона священник Аверин в 1928 году в праздник «Ильин день» в своей проповеди говорил: «Хотя мы и слышим везде слово «советы» и даже и по форме имеем, но действительного совета при существующем порядке нет и не будет. Широко по всему свету разливается волна антирелигиозности – причина всех народных бедствий, необходимо опасаться, чтобы не захватила она кого-нибудь из вас, нужно бороться с этой волной, спасая от гибели православие. Не поддавайтесь влиянию коммунистических идей, считайте их как дьявольское наваждение». В марте месяце 1928 года Аверин в церкви во время проповеди говорил: «Компартия, объединенная в коммунистический интернационал, является безбожной армией и везде и всюду идет против Бога, эта партия ведет народ к гибели, налогами душит крестьян». Аверин своей контрреволюционной агитацией сумел привлечь сердца обиженных Соввластью, и к нему образовалось паломничество... В 1926 году по инициативе Аверина приехала в село Ильинское монашка Бакшеева и организовала церковный хор из малолетних девочек... по ее инициативе в 1928 году была послана в Ильинскую школу делегация из приверженцев церкви к учителю, чтобы он прекратил занятия в школе в религиозный праздник «Рождество». Чтобы воспрепятствовать нововведениям в деревне и иметь поддержку в своей антисоветской деятельности, священник Аверин в деревне Борисово организовал религиозный кружок из молодежи с целью противодействия культурным начинаниям в деревне... Наличие... единого наступления со стороны данной группы (Каллистов, Аверин и Корчагов) против мероприятий Соввласти подтверждаются еще рядом фактов. Точно установлено, что члены группы неоднократно собирались для разрешения вопросов своей деятельности... кроме этого, между ними велась переписка».
    В соответствии с этим обвинительным заключением помощник на­чальника секретного отдела О ГПУ Аболмасов потребовал для священников Аверина и Каллистова расстрела, но позже требование свое переменил на восемь лет заключения в концлагерь. Особое Совещание ОГПУ 3 января 1930 года приговорило священни­ков и председателя церковного совета к пятилетнему заключению в лагерь.
    Через пять лет о. Григорий вернулся на родину и стал служить в селе Симеон Пучежского района Ивановской области. Уже несколько лет этот храм был захвачен обновленцами. Прихожане рады были пригласить пра­вославного священника, но в округе уже не оставалось ни одного, все или были арестованы, или служили на дальних приходах. Обновленец, который не пользовался в селе поддержкой, уехал. Православные, в эти годы стороной обходившие храм, потянулись в церковь; снова затеплилась в приходе духовная жизнь. Для о. Григория годы заключения были как для злата огонь, душа очистилась и закалилась в страданиях. Вся повседневная жизнь строилась на твердом фундаменте веры Христовой. И к священнику пошли со всех сторон люди – кто за советом, кто с просьбой помолиться, кто сам с ним хотел помолиться. И власти решили избавиться от священника. Немногим более года прослужил о. Григорий, и в сентябре 1935 года НКВД арестовал его. Вместе с ним были арестованы: староста храма Екатерина Круглова, и крестьяне Иван Васильевич Родионычев, Алексей Афанасьевич Кудряшов и Николай Николаевич Макарычев.
    Никто из обвиняемых виновным себя не признал. В начале декабря начальник Пучежского районного отделения НКВД переслал «дело» в Иваново. Это был 1935 год, и Ивановскому НКВД «дело» показалось со­ставленным неубедительно. «Несмотря на длительный срок ведения Вами следствия, – писали они начальнику Пучежского районного отделения НКВД, – последнее проведено плохо. Контрреволюционная деятельность обвиняемых выявлена недостаточно, факты антисоветских выступлений не конкретизированы и записаны в протоколах общими фразами, без указаний, где, когда и в присутствии кого эти выступления были...» В шестидневный срок это все предлагалось доследовать и исправить. Доследовать было нечего, и исправления ограничились литературной правкой.

    3 марта Особое Совещание НКВД приговорило священника Григория Аверина к трем годам исправительно-трудового лагеря, Екатерину Круглову – к трем годам ссылки в Казахстан, Алексею Кудряшову зачли за наказание срок, отбытый им в Кинешемской тюрьме. Объявленный приговор не опечалил и не расстроил священника. Он знал, почему и за что страдал. Обстоятельства жизни, тюремная камера, концлагерь или расстрел – и это все дает нам Господь, несмотря на все усилия безбожников выглядеть в этой жизни хозяевами.
    В начале мая о. Григорий прибыл в сибирский лагерь на рудник Темиртау. После медицинского освидетельствования его признали неспособ­ным к тяжелому физическому труду и поставили сначала счетоводом, а потом дневальным в бараке. Держался о. Григорий в лагере с большим достоинством. Он не старался тушеваться, быть незаметным. Наоборот, вся­кому при встрече с ним было ясно, что перед ним священник. И если спрашивали, в чем его упование, он всегда давал прямой, неуклончивый ответ. Заключенные расспрашивали о. Григория об истории России, Пра­вославной Церкви, о вероучении, и он охотно рассказывал. Отец Григорий отказался быть осведомителем, не угождал лагерному начальству и не уча­ствовал в идеологических мероприятиях. Любовь к Богу и верность Ему удивляли в нем окружающих. Все видели в нем по-настоящему свободного, независимого человека. И это вызывало ненависть у тюремщиков. В начале сентября 1937 года против священника было начато новое «дело». Когда оно было закончено, то половину его занял акафист Божией Матери, написанный по памяти о. Григорием, который он читал каждый день.
    Оперуполномоченный Салев пригласил в свидетели против священни­ка бывшего коммуниста Тенякова, осужденного на два года за воровство.
    – Ежедневно по утрам и вечерам, — показал Теняков, – заключенный Аверин в бараке в присутствии многих заключенных производит открыто богослужение, читая церковные книги. Проводя беседы с заключенными, убеждает их не прекращать веру в Бога, приводя при этом всевозможные примеры религиозного характера. Вокруг себя заключенный Аверин постоянно группировал священников, которые попадали в 1-й лагпункт и ожидали отправки по колоннам... с ними он проводил беседы у себя на койке в стороне от остальных заключенных. Заключенный Натяга, осужденный за растрату, показал:
    – Ежедневно по утрам Аверин возле своей койки в присутствии зак­люченных совершает религиозные обряды совершенно открыто. И беседуя с заключенными вечерами и в обеденное время, старается в своих беседах внедрить заключенным веру в Бога.
    Через два дня дежурный 1-го лагпункта Поторокин, комендант лагпункта Сахно и инспектор лагерного порядка 3-й части Панов произвели в бараке у о. Григория обыск. Нашли переписанный от руки акафист Божией Матери и изъяли его «для предоставления в 3-ю часть». В тот же день о. Григорий был помещен во внутреннюю тюрьму; началось следствие, которое в тот же день и закончилось. Салев вызвал для допроса о. Григория. Священник, уже зная чем все закончится, держался просто и твердо, с большим достоинством.
    – Следствию известно, – говорил Салев, – что вы, находясь в испра­вительно-трудовом лагере и работая в качестве дневального, производили по утрам богослужения.
    – Богослужений не проводил, но, как правило, по утрам ежедневно про себя молился, совершая крестное знамение.
    – Следствию известно, что вы собирали вокруг себя заключенных и им читали отрывки из священных писаний.
    – Подобный факт отрицаю, обнаруженный у меня переписанный мною акафист Божией Матери читал лично сам, не привлекая к чтению заключенных...
    – Следствию известно, что вы среди заключенных проводили беседы религиозного содержания и призывали их продолжать веровать в Бога.
    – Специальных бесед я не проводил, но были случаи, когда некоторые из заключенных задавали мне вопросы религиозного характера о разнице церковных течений и другие, на которые я, как человек знакомый с этими вопросами, давал ответы.
    – Признаете ли вы себя виновным в том, что среди заключенных проводили религиозные беседы, а также занимались контрреволюционной агитацией, распуская слухи о скорой войне и гибели Советского Союза?
    – Виновным себя в контрреволюционной агитации, а также религиозной пропаганде я себя не признаю. По убеждению я верующий человек и из-за этого ушел от политической деятельности и никаких бесед на политические темы я не вел, – ответил священник.
    Салев объявил, что следствие на этом закончено. Через десять дней, 13 сентября, Тройка НКВД приговорила священника к расстрелу. Семь дней пробыл о. Григорий в камере смертников в лагерной тюрьме. Самообладание не оставляло его. Душа его была спокойна. Он уже знал, что конец будет мученическим, а встретить его надо так, как встречали древние, с радостью. Незадолго перед последним арестом в лагере он писал из заключения родным, беспокоившимся о его судьбе: «Обо мне не расстраивайтесь и не беспокойтесь, у меня никого нет: ни жены, ни детей. Не надо бояться. Вы сами все знаете. Вы знаете, куда и к Кому мы идем».

    20 сентября 1937 года священномученик Григорий Аверин был расстрелян.

    Причислен к лику новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 г. Память совершается 7 сентября (день мученической кончины), а также в дни празднования Собора новомучеников и исповедников Российских и Собора Ивановских святых 7/ 20 июня.

Библиография
Дамаскин (Орловский), игумен. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви ХХ cтолетия: жизнеописания и материалы к ним. Тверь, 1996, книга 2 стр.306.